3. МУРОМ, 8–9 ИЮЛЯ 1918 г.: ВЫБОР МЕСТА И ВРЕМЕНИ

Стратегическая идея руководства СЗРиС и причины, по которым для вооруженного выступления им были избраны именно Ярославль, Рыбинск и Муром, до сих пор продолжают оставаться малоизученными и не проясненными. Савинков вспоминал, что стремился «отрезать Москву от Архангельска, где должен был происходить союзный дессант», а затем «окружить столицу восставшими городами и, пользуясь поддержкой союзников на севере и чехословаков (чехословацкого корпуса. — А. К.), взявших только что Самару, на Волге, поставить большевиков в затруднительное в военном смысле положение» [18]. Перхуров вообще не обсуждает мотивов выбора «района верхнего Поволжья», упомянув лишь о подготовке восстаний в Рыбинске, Ярославле, Костроме, Нижнем Новгороде, Ростове и Муроме [19]. Видный сотрудник Савинкова А. А. Дикгоф-Деренталь утверждал, что «штабом организации был разработан и принят план захвата Казани», куда и началось перебазирование сил [20]; его версию повторяет и Клементьев, приводя «свой» список городов — Ярославль, Рыбинск, Владимир, Муром, Арзамас, Казань, Калуга [21]. Наконец, генерал Казанович рассказывает о плане Савинкова поднять восстание «в ряде пунктов, охватывающих Москву с северо-востока, востока и юго-востока», после чего «предпринять концентрическое наступление на Москву» [22].

Старый генштабист Казанович совершенно обоснованно усомнился в реальности изложенного ему плана. Действительно, перечисленные города выглядят соседними лишь на карте, и при уже известной нам малочисленности кадров Союза серьезно думать об установлении эффективного взаимодействия между «концентрически наступающими на Москву» колоннами, по нескольку сот человек каждая, не приходилось. Тем не менее, изложенный план, если его воспринимать не столь буквально и прямолинейно, дает, как нам кажется, возможность реконструировать подлинные намерения военной организации СЗРиС.

Упомянутые выше города «распадаются» на две группы, образуя опирающиеся на линию Верхней Волги боевые участки, которые обеспечивают восставшим контроль над рекой и имеют выдвинутые в сторону Москвы «форпосты»: первый из таких районов — Рыбинск, Ярославль, Кострома с форпостом — Ростовом-Ярославским; второй — Нижний Новгород, Арзамас с форпостом — Муромом и относительно глубоким тылом — Казанью. При этом Калуга, очевидно, воспринималась исключительно как источник пополнений, что подтверждается заблаговременной переброской оттуда членов организации в Ярославль [23]. Более того, перебазированию подверглись и организации, созданные в «промежуточном» между двумя упомянутыми плацдармами районе — во Владимире и Костроме [24]. Тем самым руководство Союза фактически отказывалось от немедленного установления взаимодействия между плацдармами, оставляя для них единственную возможность связи — по течению Волги. На наш взгляд, это свидетельствует не столько о намерении организовать наступление на Москву, сколько о попытках прочно закрепить за собою Верхнюю Волгу, обороняясь от Москвы вынесенными вперед форпостами.

Стратегическое значение этой позиции определялось тем, что правым флангом она опиралась на железную дорогу Москва — Ярославль — Вологда — Архангельск, где ожидался десант Антанты (ее представители обещали, «что Вологда будет занята союзниками к 15 июля» [25]). Левый же фланг нависал над железнодорожными линиями, ведущими в Сибирь, и районом дислокации хвостовых эшелонов чехословацкого корпуса. В связи с последним обстоятельством уместно поставить вопрос и о возможных политических целях намечавшегося вооруженного выступления.

«Все наши силы мы намерены бросить на поддержку чехов. Кажется, на Волге намечается не Кучумский фронт, а наш», — такую загадочную фразу, якобы произнесенную Перхуровым, вспоминает Клементьев [26]. Хан Кучум здесь, конечно, ни при чем, и в виду имеется «Комуч» — Комитет членов Всероссийского Учредительного Собрания, летом 1918 года возглавивший антибольшевистскую борьбу на Средней Волге. Его упоминание является еще одним анахронизмом: капитан Клементьев был арестован ВЧК 30 мая, выступление чехословаков против Советской власти началось 24 мая и было спонтанным, а Комуч вышел на политическую сцену лишь после изгнания красных из Самары 8 июня. С другой стороны, если запомнившаяся Клементьеву реплика была произнесена, скажем, 24–29 мая (а не стала следствием ошибки памяти), то сама идея «Комуча» уже могла быть известна Савинкову и его ближайшему окружению из переговоров с представителями «революционной демократии»; а если вспомнить савинковскую характеристику руководителя военной организации СЗРиС генерала В. В. Рычкова и Перхурова как «конституционных монархистов» [27], — поневоле возникает предположение о готовившейся попытке создания на Волге фронта, политически ориентированного не на «революционную демократию», а на «добровольческую программу» в духе Алексеева — Деникина...

Таким образом, остается лишь вопрос о времени выступления СЗРиС с оружием в руках. Первое же сопоставление дат рождает соблазн связать его с так называемым «мятежом левых эсеров», вспыхнувшим в Москве в тот же день — 6 июля 1918 года, что и восстание в Ярославле. На поверку, однако, оказывается, что начало активных действий в Ярославле намечалось не на 6, а на раннее утро 5 июля [28], московские же события вообще были спонтанными. С другой стороны, руководством Союза могли возлагаться надежды на дестабилизацию обстановки в красной столице и кризис власти в связи с открывавшимся 4 июля V-ым Всероссийским съездом Советов: противоречия между большевиками и их союзниками не составляли тайны. Кроме этого, решающими могли стать и обещания представителей Антанты о десанте в Архангельске.

К назначенному моменту «казанский» плацдарм был значительно ослаблен арестами. Тем не менее, восстание вспыхнуло и здесь, но лишь в одном, фактически изолированном, Муроме с некоторым запозданием против главного — ярославского выступления.

Невыгодное положение Мурома еще усугублялось известным нам перебазированием владимирской группы. Заметим также, что в дни, непосредственно предшествовавшие восстанию, у местных подпольщиков была установлена связь с Нижним Новгородом, где 3–8 июля находился и возглавлявший их подполковник Сахаров. Имея в своем распоряжении группу вооруженных членов Союза, он не предпринял попытки захвата Нижнего — узла водных и железнодорожных путей, запиравшего, в частности, дорогу на Вятку, откуда теоретически можно было ждать подмоги союзников; не пробовал и прорваться на усиление сражающегося Ярославля, вместо этого, очевидно после некоторого раздумья, направившись в Муром, куда его отряд прибыл по Оке на пароходе к вечеру 8 июля. Скорее всего, в сложившейся ситуации подполковник был предоставлен самому себе, и, хотя ранее Сахаров и мог получить какие-либо инструкции, окончательный выбор теперь оставался за ним; о причинах же принятия им именно такого решения можно только догадываться.

У нас фактически нет сведений о сравнительном количественном и качественном составе нижегородской и муромской организаций СЗРиС, за исключением того, что обе были довольно немногочисленными, — а, значит, влияние этого фактора оценке не поддается. От продвижения вверх по Волге Сахарова могло удерживать значительное расстояние, которое при этом приходилось преодолевать, не исключено, что с боем. Мог он и последовать какой-то неизвестной нам директиве об одновременном выступлении, хотя к 8 июля уже становилось ясно, что ни одновременного, ни повсеместного переворота в приволжских городах все равно не получилось, а географически Нижний Новгород, как уже говорилось, выглядел предпочтительнее. Наконец, свою роль могли сыграть личные соображения — надежды на родной город, где подполковник многих знал. Наиболее вероятным мотивом для движения на Муром представляется все же стремление нанести удар по находившемуся там около месяца Штабу Высшего Военного Совета Республики [29]: для Сахарова ликвидация этого органа управления Красной Армии могла показаться важнее всех других планов.

Однако это ему не удалось. Сахаров, в качестве командующего Восточным отрядом Северной Добровольческой Армии 9 июля объявивший регистрацию «всех офицеров, юнкеров и вольноопределяющихся, а также военных техников» и специально подчеркнувший: «Распоряжение это касается также чинов Высшего военного совета» [30], — не только не преуспел в этом, но и, покидая Муром в ночь на 10 июля под угрозой подхода красных подкреплений, очевидно, не смог ни ликвидировать оперативной документации Совета, ни основательно разрушить связь. Восстание в Муроме вообще оказалось каким-то вялым, а организаторские способности его руководителей — значительно уступавшими их порыву и личной храбрости. Захватив город без большого труда, они не развили военных действий, возможно, вследствие пассивности местного населения, отнесшегося к восставшим доброжелательно, но без стремления немедленно стать в их ряды [31]. Мобилизация не удалась, и Сахаров покинул город почти без боя, предоставив своим силам распылиться. Впрочем, тем, кто сознательно взялся за оружие, оставалась дорога продолжения борьбы; пошел по ней до конца и сам подполковник Сахаров, пробравшийся на территорию, занятую Народной Армией Комуча. В рядах белых, произведенный в полковники, а затем и в генералы, он продолжал сражаться до 1922 года, покинув Россию в числе последних бойцов Земской Рати генерала М. К. Дитерихса. Но вернуться в родной Муром, с которым была связана одна из интереснейших страниц его биографии, Н. П. Сахарову уже не было суждено...

ПРИМЕЧАНИЯ