А. С. Кручинин
МУРОМСКОЕ АНТИСОВЕТСКОЕ
ВОССТАНИЕ (1918):
истоки
и предыстория
Муромское восстание зарождалось далеко от Мурома. Это
вооруженное выступление против Советской власти, начавшееся вечером 8 июля 1918
года (даты по новому стилю) и продолжавшееся чуть более суток, имело своим источником
подпольную антибольшевицкую организацию, созданную несколькими месяцами ранее в
Москве и с мая носившую название «Союз защиты Родины и Свободы» (СЗРиС).
Руководителем Союза считался видный деятель революционного, а после революции —
антибольшевицкого движения Б. В. Савинков, и его репутация
эсеровского террориста наложила отпечаток и на репутацию всей организации, чья
политическая окраска и идейная направленность продолжает выглядеть весьма
неопределенной. Между тем недоговоренность, сохраняющаяся по этому вопросу в
исторической литературе, мешает правильной оценке июльских событий 1918 года на
Верхней Волге, затронувших и Муромскую землю.
1. Подлинное лицо «Союза защиты Родины и
Свободы»
И в советской, и в эмигрантской литературе на СЗРиС
продолжает оставаться связанное с именем Савинкова и его прошлым клеймо «эсерства»
и «левизны». Возникали в связи с этим вопросы и тогда, в 1918 году: столь
«авторитетный» руководитель мог скорее оттолкнуть, чем привлечь наиболее
боеспособные и антибольшевицки настроенные кадры — офицеров, сохранявших
верность исторической традиции России.
«Как же мы с
ним сойдемся? Ведь мы монархисты!» — вспоминал свое изумление при известии о
предстоящей встрече с Савинковым начальник связи штаба Союза, капитан В. Ф. Клементьев.
И именно собеседник, ответивший ему тогда: «Что делать? Никого нет. Одни
удрали, другие спрятались» [1], —
полковник А. П. Перхуров, самим своим присутствием во главе военной
организации Союза примирял офицеров с участием в нем бывшего революционера.
Впрочем, определяющую роль здесь играло не имя Перхурова, а причины, по которым
он в феврале 1918 года оказался в большевицкой Москве.
В воспоминаниях, записанных в тюремной камере весной
1922 года, Перхуров умолчал, что после развала фронта в 1917 году он отправился
к генералу Л. Г. Корнилову, создававшему на Юге России новую армию —
Добровольческую. Тот же Клементьев подробно 
описывает, как они с Перхуровым вступили в ряды
Добровольческой Армии, но вскоре были направлены в Москву для организации там
белого подполья. Задание было получено лично от Корнилова [2], и вот его-то имя и творило чудеса в разговорах с недоверчивыми
офицерами.
Кроме того, Клементьев неоднократно настаивает, что
роль Савинкова ограничивалась представительством перед членами иностранных
миссий — бывшими союзниками России по Антанте: «Б. В. Савинков был
далеко не всегда в курсе деловых операций организации. Не в осуждение Б. Савинкову
хочу сказать, что он любил заседания, красивые слова, витиеватые речи, резолюции,
постановления, — словом, всякие складные говорения, которые не всегда точно
соответствовали действительности. Впрочем, все это мне так казалось потому, что
Савинков с головой ушел в ведение переговоров с иностранцами» [3]. Существуют и другие источники, представляющие роль и место
Савинкова в несколько ином свете, чем это было принято до сих пор.
Приехав на Дон в конце 1917 года,
Савинков не задержался там и уже через месяц с небольшим «взял на себя
поручение “войти в сношение с некоторыми известными демократическими деятелями”
и отбыл в Москву» [4]. Однако склонность
к авантюрам и интригам делала его постоянным источником ссор, склок и едва ли
не провокаций, что при предоставлении ему любых полномочий вызывало
необходимость контроля всех
возможных действий новоявленного «белогвардейца». В связи с
этим обратим внимание, что «миссия в Москву» в те же дни была неоднократно
продублирована, после чего проконтролированный трижды, если не четырежды,
Савинков не мог уже причинить большого вреда, несмотря на все свои негативные
качества; вряд ли приходилось ему и заниматься специально военной работой, не
входившей в круг его непосредственных интересов.
Теперь мы можем уже на новом, более высоком уровне
доверия вернуться к воспоминаниям Клементьева, чтобы заметить еще одну интересную
подробность. Мемуарист утверждает, что 
первоначальные «явки» были даны
Перхурову к представителям отнюдь не «революционной демократии» (куда относил
себя и Савинков), а относительно консервативных конституционно-демократических
и торгово-промышленных кругов, к контакту же с «террористом» пришлось
прибегнуть лишь как к последнему средству, когда те выявили свою пассивность и
нежелание, а, может быть, и неспособность к настоящей работе [5]. По воспоминаниям Перхурова, на Савинкова он вышел через «своего знакомого Д. В. Кошелева» [6], и примечательно, что не знавший об
этом Клементьев дважды приводит ту же фамилию («вольноопределяющийся Кошелев»,
«Д. Кошелев») как еще одного из белых эмиссаров — теперь уже
командированных генералом М. В. Алексеевым [7].
Действительно, генерал и после отъезда «бомбиста» с
Дона продолжал числить его среди небесполезных людей. В мае
1918 года, после окончательного организационного оформления СЗРиС, с докладом
Алексееву был направлен полковник Страдецкий [8]
(интересно, что Перхуров вновь скрыл это), а 
навстречу ему в «Красную Москву» уже
ехал из Добровольческой Армии генерал Б. И. Казанович, имевший
поручение от Алексеева повидать Савинкова и в конце июня действительно
встречавшийся и совещавшийся с ним и Перхуровым [9]. Белые генералы готовы были терпеть даже Савинкова ради сохранения подконтрольной
ему организации, саму же организацию следует считать генетически и идейно отнюдь
не «эсеровской» или относящейся к «революционной демократии» (в советской
терминологии — «демократической контрреволюции»), а «корниловско-алексеевской»,
«белогвардейской»; программные же документы Союза и Добровольческой Армии по
содержанию выглядят вполне взаимозаменяемыми.
2. «Сахаров-Муромский» и его организация
Руководитель июльского восстания в Муроме Николай Павлович
Сахаров до начала лета вряд ли вынашивал планы
вооруженного выступления в городе, где он вырос и где жили его родители. По
крайней мере, если он и возвращался туда с фронта, то ненадолго, а попытки
чекистов приписать ему подготовку восстания еще в феврале 1918 года [10] не выглядят убедительными. Основная контрреволюционная деятельность
молодого офицера развернулась в Москве, где он самостоятельно создал подпольную
организацию из студентов сельскохозяйственного института в Петровском-Разумовском.
По рассказу капитана Клементьева, после того, как к маю
1918-го состоялось объединение группы Сахарова с СЗРиС и Перхуров получил информацию
о ее численности, цифры оказались весьма впечатляющими — свыше двух тысяч человек,
которые составили «вторую пехотную дивизию командных кадров Союза», в течение
мая ввиду многочисленности разделенную на две [11]. Впрочем, мемуарист сам не настаивает на точности своих
сведений, поскольку поддержанием связи с Сахаровым и его людьми занимался
очень узкий кружок руководства Союза, куда Клементьев не входил. Перхуров же
называет Сахарова начальником резервного отдела штаба Союза [12], нигде не упоминая о какой-либо бывшей самостоятельности
или автономности второй дивизии.
По утверждению Клементьева, именно ее автономность и
законспирированность помогли избежать провала второй дивизии, когда в конце мая
— начале июня на московскую организацию СЗРиС обрушились удары ВЧК [13]. Однако впоследствии столь значительные боевые контингенты
нигде себя не проявили, а сопоставив численность всего
Союза (по утверждениям Перхурова и Савинкова — пять тысяч, из них две тысячи в
Москве [14], и пять с половиной тысяч
человек «в Москве и в 34 провинциальных городах России» [15] соответственно) со сведениями Клементьева о других
структурных подразделениях Союза — по триста-триста пятьдесят человек [16], — приходится 
заподозрить, что численность организации Сахарова была
завышена чуть ли не в десять раз.
Возможностей для этого могло быть три: самим Сахаровым
при отчете Перхурову, Перхуровым в разговоре с Клементьевым и Клементьевым —
при написании мемуаров. Однако начальник связи Союза в остальных случаях указывает
вполне правдоподобные цифры, да и Перхурову вроде бы не было резона обманывать
одного из своих ближайших сподвижников: информации, которой Клементьеву не
следовало знать, ему просто не сообщалось. Что же касается Сахарова, то, не
имея достаточных данных для категорического утверждения, стоит все же обратить
внимание на небезынтересное обстоятельство его биографии, позволяющее проводить
параллели с обсуждаемым вопросом.
В
документах Восточного отряда Северной Добровольческой Армии, воспоминаниях Перхурова
и Клементьева Н. П. Сахаров именуется подполковником. Однако не
только в этот чин, но и в капитаны он был произведен в ноябре 1917 года,
незадолго до отмены большевиками чинов, званий и орденов. Таким образом, хотя
для именования себя подполковником у Сахарова и были основания, они
представляются довольно зыбкими; отсутствие же щепетильности в этом вопросе
легко объяснимо необходимостью для двадцатичетырехлетнего офицера упрочить
собственный авторитет. Этому же могло послужить и завышение численности
«студенческой группы», которое, быть может, в
каких-то случаях предпочитал поддерживать и Перхуров.
Подчеркнем, что вышесказанное не имеет целью принизить
образ Н. П. Сахарова, представляя его этаким
Хлестаковым. Доблестный боевой офицер, заслуживший на Мировой войне семь боевых
орденов, в том числе орден Святого Георгия IV-ой степени [17], — он действительно сумел в трудной
обстановке большевицкой Москвы самостоятельно создать подпольную группу,
да и в дальнейшем не раз проявлял решимость, порыв и мужество.
Одним из примеров этого и стало Муромское восстание.
3. Муром, 8–9 июля 1918 г.: выбор места
и времени
Стратегическая идея руководства СЗРиС и причины, по
которым для вооруженного выступления им были избраны именно Ярославль, Рыбинск
и Муром, до сих пор продолжают оставаться малоизученными и не проясненными. Савинков вспоминал, что стремился «отрезать Москву от Архангельска,
где должен был происходить союзный дессант», а затем «окружить столицу восставшими
городами и, пользуясь поддержкой союзников на севере и чехословаков
(чехословацкого корпуса. — А. К.), взявших только что Самару, на Волге, поставить большевиков
в затруднительное в военном смысле положение» [18]. Перхуров вообще не обсуждает мотивов выбора «района
верхнего Поволжья», упомянув лишь о подготовке восстаний в Рыбинске, Ярославле,
Костроме, Нижнем Новгороде, Ростове и Муроме [19].
Видный сотрудник Савинкова А. А. Дикгоф-Деренталь утверждал, что
«штабом организации был разработан и принят план захвата Казани», куда и
началось перебазирование сил [20]; его версию повторяет и Клементьев, приводя «свой» список
городов — Ярославль, Рыбинск, Владимир, Муром, Арзамас, Казань, Калуга [21]. Наконец, генерал Казанович
рассказывает о плане Савинкова поднять восстание «в ряде пунктов, охватывающих
Москву с северо-востока, востока и юго-востока», после чего «предпринять
концентрическое наступление на Москву» [22].
Старый генштабист Казанович совершенно обоснованно
усомнился в реальности изложенного ему плана. Действительно, перечисленные города
выглядят соседними лишь на карте, и при уже известной нам малочисленности
кадров Союза серьезно думать об установлении эффективного взаимодействия между
«концентрически наступающими на Москву» колоннами, по нескольку сот человек
каждая, не приходилось. Тем не менее, изложенный план, если его воспринимать не
столь буквально и прямолинейно, дает, как нам кажется, возможность реконструировать
подлинные намерения военной организации СЗРиС.
Упомянутые выше города «распадаются»
на две группы, образуя опирающиеся на линию Верхней Волги боевые участки,
которые обеспечивают восставшим контроль над рекой и имеют выдвинутые в сторону
Москвы «форпосты»: первый из таких районов — Рыбинск, Ярославль, Кострома с
форпостом — Ростовом-Ярославским; второй — Нижний Новгород, Арзамас с форпостом
— Муромом и относительно глубоким тылом — Казанью. При этом Калуга, очевидно,
воспринималась исключительно как источник пополнений, что подтверждается заблаговременной
переброской оттуда членов организации в Ярославль [23]. Более того, перебазированию подверглись и организации,
созданные в «промежуточном» между двумя упомянутыми плацдармами районе — во
Владимире и Костроме [24]. Тем самым
руководство Союза фактически отказывалось от немедленного установления
взаимодействия между плацдармами, оставляя для них единственную возможность связи
— по течению Волги. На наш взгляд, это свидетельствует не столько о
намерении организовать наступление на Москву, сколько о попытках прочно
закрепить за собою Верхнюю Волгу, обороняясь от Москвы вынесенными вперед
форпостами.
Стратегическое значение этой позиции определялось тем,
что правым флангом она опиралась на железную дорогу Москва — Ярославль —
Вологда — Архангельск, где ожидался десант Антанты (ее
представители обещали, «что Вологда будет занята союзниками к 15 июля» [25]). Левый же фланг нависал над
железнодорожными линиями, ведущими в Сибирь, и районом дислокации хвостовых
эшелонов чехословацкого корпуса. В связи с последним обстоятельством уместно
поставить вопрос и о возможных политических целях намечавшегося вооруженного
выступления.
«Все наши силы мы намерены бросить на поддержку чехов.
Кажется, на Волге намечается не Кучумский фронт, а наш», — такую загадочную
фразу, якобы произнесенную Перхуровым, вспоминает Клементьев [26]. Хан Кучум здесь, конечно, ни при чем, и в виду имеется
«Комуч» — Комитет членов Всероссийского Учредительного Собрания, летом 1918 года
возглавивший антибольшевистскую борьбу на Средней Волге. Его упоминание
является анахронизмом: капитан Клементьев был арестован ВЧК 30 мая, выступление
чехословаков против Советской власти началось 24 мая и было
спонтанным, а Комуч вышел на политическую сцену лишь после изгнания красных из
Самары 8 июня. С другой стороны, если запомнившаяся Клементьеву реплика была
произнесена, скажем, 24–29 мая (а не стала следствием ошибки памяти), то сама
идея «Комуча» уже могла быть известна Савинкову и его ближайшему окружению из
переговоров с представителями «революционной демократии»; а если вспомнить савинковскую
характеристику руководителя военной организации СЗРиС генерала В. В. Рычкова
и Перхурова как «конституционных монархистов» [27], — поневоле возникает предположение о готовившейся попытке
создания на Волге фронта, политически ориентированного не на «революционную демократию»,
а на «добровольческую программу» в духе Алексеева — Деникина...
Таким образом, остается лишь вопрос о времени
выступления СЗРиС с оружием в руках. Первое же сопоставление дат рождает
соблазн связать его с так называемым «мятежом левых эсеров», вспыхнувшим в
Москве в тот же день — 6 июля 1918 года, что и восстание в Ярославле. На
поверку, однако, оказывается, что начало активных действий в Ярославле
намечалось не на 6-ое, а на раннее утро 5 июля [28], московские же события вообще были спонтанными. С другой
стороны, руководством Союза могли возлагаться надежды на дестабилизацию
обстановки в красной столице и кризис власти в связи с открывавшимся 4 июля V-ым Всероссийским съездом Советов: противоречия между
большевиками и их союзниками не составляли тайны. Кроме этого, решающими могли
стать и обещания представителей Антанты о десанте в Архангельске.
К назначенному моменту «казанский» плацдарм был
значительно ослаблен арестами. Тем не менее, восстание вспыхнуло и здесь, но
лишь в одном, фактически изолированном, Муроме с некоторым запозданием против
главного — ярославского выступления.
Невыгодное положение Мурома еще усугублялось известным
нам перебазированием владимирской группы. Заметим также, что в дни, непосредственно
предшествовавшие восстанию, у местных подпольщиков была установлена связь с
Нижним Новгородом, где 3–8 июля находился и возглавлявший их подполковник Сахаров.
Имея в своем распоряжении группу вооруженных членов Союза, он не предпринял
попытки захвата Нижнего — узла водных и железнодорожных путей, запиравшего, в
частности, дорогу на Вятку, откуда теоретически можно было ждать подмоги 
союзников; не пробовал и прорваться на усиление
сражающегося Ярославля, вместо этого, очевидно после
некоторого раздумья, направившись в Муром, куда его отряд прибыл по Оке на
пароходе к вечеру 8 июля. Скорее всего, в сложившейся ситуации подполковник был
предоставлен самому себе, и, хотя ранее Сахаров и мог получить какие-либо
инструкции, окончательный выбор теперь оставался за ним; о причинах же принятия
им именно такого решения можно только догадываться.
У нас фактически нет сведений о сравнительном
количественном и качественном составе нижегородской и муромской организаций
СЗРиС, за исключением того, что обе были довольно немногочисленными, — а,
значит, влияние этого фактора оценке не поддается. От продвижения вверх по
Волге Сахарова могло удерживать значительное расстояние, которое при этом
приходилось преодолевать, не исключено, что с боем. Мог он и последовать
какой-то неизвестной нам директиве об одновременном выступлении, хотя к 8 июля
уже становилось ясно, что ни одновременного, ни повсеместного переворота в
приволжских городах все равно не получилось, а географически Нижний Новгород,
как уже говорилось, выглядел предпочтительнее. Наконец, свою роль могли сыграть
личные соображения — надежды на родной город, где подполковник многих знал.
Наиболее вероятным мотивом для движения на Муром представляется все же
стремление нанести удар по находившемуся там около
месяца Штабу Высшего Военного Совета Республики [29]: для Сахарова ликвидация этого органа управления Красной
Армии могла показаться важнее всех других планов.
Однако это ему не удалось. Сахаров, в качестве
командующего Восточным отрядом Северной Добровольческой Армии 9 июля объявивший
регистрацию «всех офицеров, юнкеров и вольноопределяющихся, а также военных
техников» и специально подчеркнувший: «Распоряжение это касается также чинов
Высшего военного совета» [30], — не
только не преуспел в этом, но и, покидая Муром в ночь на 10 июля под угрозой
подхода красных подкреплений, очевидно, не смог ни ликвидировать оперативной
документации Совета, ни основательно 
разрушить
связь. Восстание в Муроме вообще оказалось каким-то вялым, а организаторские
способности его руководителей — значительно уступавшими
их порыву и личной храбрости. Захватив город без большого труда, они не развили
военных действий, возможно, вследствие пассивности местного населения,
отнесшегося к восставшим доброжелательно, но без стремления немедленно стать в
их ряды [31]. Мобилизация не удалась, и
Сахаров покинул город почти без боя, предоставив своим силам распылиться. Впрочем,
тем, кто сознательно взялся за оружие, оставалась дорога продолжения борьбы;
пошел по ней до конца и сам подполковник Сахаров, пробравшийся на территорию,
занятую Народной Армией Комуча. В рядах белых, произведенный в полковники, а
затем и в генералы, он продолжал сражаться до 1922 года, покинув Россию в числе
последних бойцов Земской Рати генерала М. К. Дитерихса. Но вернуться
в родной Муром, с которым была связана одна из интереснейших страниц его биографии,
Н. П. Сахарову уже не было суждено...
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] Клементьев В. Ф.
В большевицкой Москве (1918–1920). М., 1998. С.59.
[2] Там же. С. 17.
[3] Там же. С. 131.
[4] Деникин А. И.
Очерки Русской Смуты. Paris, 1922. Т. 2. С. 191.
[5] Клементьев В. Ф.
Указ. соч. С. 18, 47, 58,
112.
[6] Перхуров А. П.
Исповедь приговоренного. Рыбинск, 1990. С. 6.
[7] Клементьев В. Ф.
Указ. соч. С. 19, 207.
[8] Там же. С. 121.
[9] Казанович Б. И.
Поездка из Добровольческой армии в «Красную Москву». Май — июль 1918 года
// Архив Русской Революции. Берлин, 1922. Т. 7. С. 195.
[10] См.: Красная Книга ВЧК. М., 1990. Т. 1.С. 144.
[11] Клементьев В. Ф.
Указ. соч. С. 159.
[12] Перхуров А. П.
Указ. соч. С. 9.
[13] Клементьев В. Ф.
Указ. соч. С. 151, 159.
[14] Перхуров А. П.
Указ. соч. С. 10.
[15] Савинков Б. В.
Борьба с большевиками. Варшава, 1920. С. 26.
[16] Клементьев В. Ф.
Указ. соч. С. 158, 159.
[17] За предоставление сведений о прохождении службы Н. П. Сахаровым
автор благодарит В. М. Шабанова (РГВИА).
[18] Савинков Б. В.
Указ. соч. С. 32.
[19] Перхуров А. П.
Указ. соч. С. 11.
[20] Цит. по: Красная Книга ВЧК. Т. 1. С. 91.
[21] Клементьев В. Ф. Указ. соч. С. 198.
[22] Казанович Б. И.
Указ. соч. С. 195.
[23] Клементьев В. Ф.
Указ. соч. С. 90, 98,
209.
[24] Там же. С. 211;
Гоппер К. И. Четыре катастрофы. Рига. б. г. С. 42, 43.
[25] Зензинов В. М.
Борьба российской демократии с большевиками в 1918 году. Москва — Самара —
Уфа — Омск // Россия антибольшевистская. Из белогвардейских и эмигрантских
архивов. М., 1995. С. 24.
[26] Клементьев В. Ф.
Указ. соч. С. 191.
[27] Савинков Б. В.
Указ. соч. С. 25.
[28] Перхуров А. П. Указ. соч. С. 13, 14; Гоппер К. И. Указ. соч. С. 42.
[29] Бонч-Бруевич М. Д. Вся
власть Советам. М., 1957. С. 296, 304.
[30] Цит. по: Красная Книга ВЧК. Т. 1. С. 88.
[31] См. там же. С. 131–132, 140–142.
Впервые опубликовано: Уваровские
чтения-V. Муром, 2003. С. 283–286, — и на сайте Муромского Историко-Художественного
Музея (там же см. фотографии Мурома)
В раздел «Гражданская война в
России»
