А. С. Кручинин
Степной поход и
его значение
«В воздаяние воинской доблести и
отменного мужества, выказанных участниками “Степного похода” отряда Походного
Атамана Войска Донского Генерала П. Х. Попова и понесенных ими
беспримерных трудов и лишений, Большой Войсковой Круг установил “Знак Отличия
Степного Похода” [—] “Степной Крест”», — гласил приказ Донского Атамана
генерала А. П. Богаевского от 23 апреля (все даты по старому стилю)
1919 года. Тем же приказом
определялись и хронологические границы похода — с 12 февраля по 5 мая 1918 года
(именно такой была надпись на учрежденном Кресте), но ряд положений приказа
вносил в периодизацию похода и дополнительные штрихи.
|
|
|
«Степной Крест» |
Награждению подлежали те, кто вступил в ряды отряда не
позже 1 марта и оставался в нем по меньшей мере до 4
апреля, за исключением чинов отряда, покинувших его «без разрешения Штаба
Походного Атамана» (хотя бы это и произошло после 4 апреля); кроме того, Крест
можно было получить в случае «активного участия в организации борьбы с
большевиками, открыто проявленного не позднее 29 января 1918 года». Все эти
даты требуют кратких пояснений, впрочем, вполне очевидных.
29 января «Калединский выстрел» —
самоубийство Войскового Атамана генерала А. М. Каледина — прозвучал
грозным предупреждением о критическом положении на Дону, который подвергся
массированному наступлению «колонн» красногвардейцев, большевизированных солдат
и матросов (Главнокомандующий В. А. Антонов-Овсеенко) и казачьих
частей «Донского Ревкома» (председатель Ф. Г. Подтелков, фактический
командующий войсками — бывший войсковой старшина Н. М. Голубов). Таким образом, из числа «активных
участников» сопротивления выделялись и приравнивались к участникам Степного
похода те, кто распознал враждебную России и казачеству сущность большевизма
еще в самом начале Гражданской войны, не дожидаясь приобретения горького опыта
советской оккупации и тяжелого похмелья, которое постигло казачество, в январе
1918 года фактически бросившее своего выборного Атамана.
Дата 1 марта имеет менее однозначное
объяснение. Началом марта («первая половина» месяца) датирует современник
«первые вспышки активного выступления» казаков, поднимавших восстания против
Советской власти и приступивших к формированию самодеятельных станичных дружин
и отрядов, и возможно, что и в приказе об учреждении Степного Креста
подразумевается то же обстоятельство. Таким образом из
числа «Степняков» как будто исключаются участники «вспышек», бежавшие после их
подавления (первоначальные выступления казаков успеха не имели) и стремившиеся
найти в отряде Походного Атамана приют и убежище скорее, чем возможность продолжения борьбы.
|
|
|
П. Х. Попов |
Наконец, 4 апреля — дата отступления
из Новочеркасска занявших было его станичных дружин и перемещения базы
восстания в станицу Заплавскую —
знаменует не только образование нового центра борьбы, к которому могли быть
направлены из отряда Походного Атамана отдельные чины или целые подразделения,
но и появление объекта для… дезертирства тех, кто по каким-либо причинам не
ужился с генералом Поповым или считал новый театр боевых действий более для себя предпочтительным.
Итак, формулировки приказа Атамана Богаевского при
внимательном рассмотрении приоткрывают завесу над определенными сложностями,
противоречиями, столкновениями, которые окружали отряд «Степняков» и обусловили
двойственное отношение к самому походу и появление вопросов о его цели,
характере и значении, не до конца разрешенных и по сей день.
Но сначала — некоторые обстоятельства
похода. 10 февраля 1918 года на совещании начальников войсковых частей,
стоявших в Новочеркасске, было объявлено, что донскую столицу не предполагается
отстаивать от наступавших казаков Голубова и что 12 февраля город будет
оставлен, причем выбор — уходить в степи или нет — предлагалось сделать каждому
для себя лично (на следующий день были случаи обсуждения этой информации на
«сотенных митингах»). По приказу преемника покойного Каледина, Донского Атамана генерала
А. М. Назарова (сам он, как выборный глава Войска, остался в
Новочеркасске на большевицкую расправу), и под началом Походного Атамана
генерала П. Х. Попова в четыре часа пополудни Новочеркасск покинули
1.500 штыков и шашек при 10 орудиях и 28 пулеметах (по другим сведениям — при 5 орудиях с 500
снарядами и 40 пулеметах). О качественном составе отряда дает некоторое
представление тот факт, что накануне самоубийства Каледина в одном из
защищавших Новочеркасск партизанских отрядов, по воспоминаниям его участника,
насчитывалось «250–300 бойцов, из которых не менее 75 проц[ентов]
были в возрасте не свыше 17 лет».
Запомним, запомним до гроба
Жестокую юность свою,
Дымящийся гребень сугроба,
Победу и гибель в бою,
Тоску безысходного гона,
Тревоги в морозных ночах,
Да блеск тускловатый погона
На хрупких, на детских плечах.
Мы отдали все, что имели,
Тебе, восемнадцатый год,
Твоей азиатской метели
Степной — за Россию — поход, —
|
|
|
Н. Н. Туроверов |
писал
участник похода, донской офицер Николай Туроверов, и его стихи для многих
остались лейтмотивом представлений о тех событиях. Однако уже тогда, в 1918
году, звучала и совсем иная оценка — не самоотверженности «Степняков», тут
разногласий не было, — а позиции их начальников и, как следствие, значения
похода в целом.
«Чем бы ни объяснялось предательство генерала Попова,
оно было предательством самоочевидным. Результаты его были очень велики для
Добров[ольческой] армии и всего ее дела! Ничтожный человек этот принес тяжкий вред общему делу всей России и
Дона ради постыдно мелких личных побуждений, но в атаманах он все же не
остался: едва не растеряв всего своего отряда в бесцельном хождении по
зимовникам около станицы Великокняжеской, он уволен был в отставку одним из
первых же приказов войскового атамана Краснова», — писал тогда журналист А. А. Суворин,
возлагая на командование «Степняков» вину за отказ от присоединения к
Добровольческой Армии, которая под началом генералов Л. Г. Корнилова
и М. В. Алексеева уходила в те же дни в свой легендарный Первый поход
на Кубань. Генерал А. И. Деникин был впоследствии, в своих «Очерках
Русской Смуты», менее строг к Походному Атаману: «Попов объяснял, что, считаясь
с настроением своих войск и начальников, он не мог покинуть родного Дона и
решил в его степях выждать пробуждение казачества. Про него же говорили, что
честолюбие удержало его от подчинения Корнилову. Для нас Дон
был только частью русской (курсив
А. И. Деникина. — А. К.)
территории, для них понятие “родины” раздваивалось на составные элементы — один
более близкий и ощутимый, другой отдаленный, умозрительный».
Говорить о повышенном честолюбии
Походного Атамана как будто не приходится — с юных лет «способный, но
спокойный, меланхолически настроенный», он всю жизнь делал размеренную карьеру
на штабных и военно-преподавательских должностях (с 1910 по 1918 годы был
начальником Новочеркасского казачьего военного училища) и честолюбивыми
замыслами, похоже, не отличался, хотя здесь возможно влияние его Начальника
Штаба, полковника В. И. Сидорина, чьи амбиции современники оценивали как гораздо более высокие. В то же время
план генерала Попова не был лишен своих резонов, и сам генерал так излагал его
в воспоминаниях о совещании с командованием Добровольческой Армии 13 февраля: «…Армия
повернет в задонские коннозаводские степи и здесь, вдали от жизненных центров и
железных дорог, от которых в то время красные банды не рисковали далеко
отрываться, отдохнет, организуется, починится, в обилии пополнится конским
составом и спокойно выждет, пока казачество переболеет и само обратится с
просьбою о помощи. Ждать же этого долго не придется, так как весна и начало
полевых работ несомненно должны произвести радикальный
переворот в душе казака».
Заметим, что в прогнозе своем о радикальности
«переворота» Попов, в сущности, ошибся (мы это увидим далее); но и план
Алексеева — перевести Добровольческую Армию на Кубань — также основывался на
ошибочном представлении о прочном положении Кубанского Войскового Правительства
и о значительной силе его вооруженных формирований (ведь и предполагался не
столько боевой поход, каким стал Первый Кубанский,
сколько именно перебазирование Армии). Поэтому разница двух позиций заключалась
не в той или иной степени прозорливости, а в чем-то еще более существенном — во
взглядах на стратегию борьбы.
Подчеркивая «вопрос о возможности выполнения тех
общегосударственных задач, которые себе ставила наша организация», генерал
Алексеев писал Корнилову: «…При таком решении (при согласии с
планом Походного Атамана. — А. К.)
невозможно не только продолжение нашей работы, но даже, при надобности, и
относительно безболезненная ликвидация нашего дела и спасение доверивших нам
свою судьбу людей. В зимовниках отряд будет очень скоро сжат
с одной стороны распустившейся рекой Доном, а с другой — железной дорогой
Царицын — Торговая — Тихорецкая — Батайск, причем все железнодорожные узлы и
выходы грунтовых дорог будут заняты большевиками, что лишит нас совершенно
возможности получать пополнения людьми и предметами снабжения, не говоря уже о
том, что пребывание в степи поставит нас в стороне от общего хода
событий в России». Таким образом, Алексеев даже при общей «стратегии выжидания»
(«измора») стремится к сохранению возможности для активных действий, в то время
как у Попова та же «стратегия выжидания» граничит в
сущности со «стратегией выживания» в
надежде на пробуждение Дона.
Но и выжить было непросто. Часто встречающееся слово
«скитания» далеко не полностью характеризует Степной Поход. «Во
время этого героического похода выступивший в него (в газетной публикации
ошибочно «из него». — А. К.) небольшой казачий отряд выдержал 28 боев с полчищами
красных», — говорил 24 февраля 1919 года в заседании Большого Войскового Круга
его председатель В. А. Харламов, и даже если посчитать слова о
«полчищах красных» риторическим преувеличением, приходится признать, что 28
боев за 80 дней, то есть в среднем через два дня на третий, — это совсем не
мало. Но и преувеличение, если было, оказывалось не очень значительным:
генерал Попов вспоминал, сколько затруднений принесла отряду развернувшаяся
красная агитация.
«Призывая на помощь ставропольцев и
астраханцев для борьбы с “кадетами” (общее наименование белых в устах красных. — А. К.),
они (красные агитаторы. — А. К.)
рассказывали, что кадеты на своем пути поголовно вырезывают все население, не
щадя даже детей, грабят имущество, сжигают села и в своем варварстве не знают
границ.
Такие нелепые, совершенно невероятные слухи имели свои
результаты: поднялись и сальские, и астраханские, и ставропольские крестьяне.
Из сел за 200–300 верст от границы [Донской Области] они на подводах с оружием
в руках спешили на выручку своих “обиженных товарищей”. […] И
чем спокойнее держались мы, тем сильнее становились они, почему мелкие стычки и
перестрелки разведывательных частей скоро перешли в бои».
Бои по большей части не были такими упорными, как те,
которые пришлось выдержать Добровольческой Армии в Первом
Кубанском походе, но для маленького отряда «Степняков» тяжесть оказывалась
вполне пропорциональной. Нелегкими были и переходы. «Скоро вечер, а я никак не
отдохну от вчерашнего перехода… 55 верст! Легко эту цифру выговорить, но пройти
ее в один “присест” не шутка… Все тело ноет
невыносимо, ноги потерлись и раздулись… Это теперь не ноги, — а бревна
какие-то! Чтобы пошевелить ими, надо сделать большое усилие, которое отдается
болью в каждом суставчике…» — жалуется офицер-«Степняк», — а что уж было
говорить о тех юных его соратниках, чья непривычка к тяжелому и грязному
военному труду только и могла отчасти компенсироваться молодостью и задором.
«Два слова о нашем отрядике… — пишет тот же автор. — Малый количеством людей (со всеми “фуршпанниками”, кашеваром и его
помощником не достигавший такой ничтожной цифры, как 50), — он мог
совместить в себе по духу целый полк… По крайней мере,
такого беспардонного веселья, таких шуток и такого дружного смеха в то время,
когда у тебя больно щемит сердце и сосет под ложечкой, — я еще никогда за свою
жизнь не наблюдал… Трудно объяснить, отчего и почему партизанам-одноотрядцам
было так весело… Может быть потому, что каждому из них,
взятому в отдельности, не было и 17–18 лет? […] Я почти склонен думать, что мои
соратники были так молоды, что не хотели думать об опасности, которой они
подвергались, и со всей горячностью и молодым пылом, свойственными отрочеству и
юношеству, откликнулись на зов начальников и пошли в туманную даль защищать
Родину…»
|
|
|
Э. Ф. Семилетов |
Но для этого и начальники должны были обладать
необходимым обаянием, чтобы воодушевить подчиненных. И в них,
очевидно, чувствовалась какая-то скрытая сила и вера в начатое ими дело, раз не
только Походный Атаман со своим «эпическим спокойствием» («ни одним своим
жестом, ни одним движением, ни даже внешностью […] — он ни разу не выдал своих
истинных переживаний»), но и его ближайший помощник, командир самого крупного
из отрядов войсковой старшина Э. Ф. Семилетов, в котором наблюдатель
отметил «далекий, отчужденный, пристальный взгляд», — становились
кумирами партизан.
«Сказочен был партизан Василий Чернецов, весь от ветра
хмельного.
А Семилетов спокоен и в отцы годится юному есаулу.
Однако и к нему шла молодежь, и за ним шла,
порывистая, лихая.
В его отряде гимназисты плясали лезгинку под
треньканье балалайки.
У него в отряде были китайцы.
— Шанго-капитан, — говорили желтолицые.
Будущие диаконы степенные, иереи станичные, — забыв о
тропарях и кадилах, — шли семинаристы к Семилетову», — так писал о нем
публицист Виктор Севский (В. А. Краснушкин), размышлявший о «секрете
очарования» предводителей «Степняков» и приходивший к выводу:
«За ними шли тени старых атаманов, и они, эти тени,
звали под знамена степных генералов всех вольных, всех смелых.
Ибо они были приказчиками души Каледина».
На этом же сходится и большинство казачьих авторов.
«Самый факт существования “Степного отряда” говорил о том, что казачество не
умерло, не задушено, оно борется за свое существование. Эта мысль вселяла
бодрость, устраняла апатию, упадок духа, рабскую подчиненность, звала к борьбе,
к подвигу, этим объясняется та быстрота, с которой началось восстание», —
утверждает донской политический деятель К. Каклюгин. — «Больше того, когда
начались восстания, именно там, где бродил “Степной отряд”, Походный Атаман
становится центром движения, центральной властью. Он помогает и содействует
восстанию. К восстанию примыкают станицы и хутора, где появляется “Степной
отряд”…» Но в этой оценке, наряду со
справедливым зерном, есть и явное преувеличение.
Не только масштабы восстания и силу (численность,
вооружение) восставших не следует гиперболизировать, но и самый их дух далеко
не был столь жертвенным и героическим. Так, ряд станичных дружин,
самомобилизовавшихся было и выступивших против большевиков, по воспоминаниям
Попова, просто сорвал 30 марта намечавшуюся операцию: «…Казаки замитинговали и
пошли к своим станицам, бросив позиции. Никакие убеждения
начальников отрядов на них не действовали, не помогло и предупреждение
походного атамана (самого Попова. — А. К.),
что таким путем они приведут в свои станицы красных и навлекут на свои дома и
семьи весь ужас их бесовской злобы и разрушения». Отрезвление, как видно, было весьма относительным, и не случайно генерал Деникин обращал
внимание, что уже в апреле «походному атаману, подготовлявшему наступление на
Новочеркасск, приходилось не раз посылать карательные экспедиции в
нераскаявшиеся еще и поддерживавшие большевиков станицы, расположенные даже в
непосредственной близости от атаманского штаба».
Итак, эмоциональное воздействие на
казаков вряд ли достигло того уровня, на какой рассчитывали его вожди, и более
того, рассказывали, что «генерал Попов, прибыв в станицу Нижне-Курмоярскую, под
впечатлением потери веры в возможность казачьего выздоровления и восстания,
1-го апреля отдал приказ о распылении своего отряда, вследствие чего часть
партизан с оружием разъехалась», и даже автономные действия конного отряда
полковника К. К. Мамантова
объясняли тем, что он «решил отделиться от главных сил Походного Атамана» (Попов это отрицал). И все же, пройдя через
этот кризисный момент, «Степняки» сохранились как боеспособное формирование и
оказали существенную поддержку Заплавской группе повстанцев.
Сформировавшееся в Заплавской «Временное Донское
Правительство» во главе с есаулом Г. П. Яновым, войдя в связь со
Штабом Походного Атамана, объявило в приказе от 11 апреля:
«После тяжелого похода в станицу Раздорскую прибыл во
главе своего отряда Походный Атаман генерал-маиор Петр Харитонович Попов.
Временное Донское Правительство в
полном единении с доблестным Командованием Донской армии (это название приняли
вооруженные формирования «Временного Правительства». — А. К.) решило для пользы дела и успешности борьбы
против насильников над Донским казачеством — передать высшее Командование и
полноту военной власти Походному Атаману генерал-маиору П. Х. Попову.
Временное Донское Правительство, избранное и
облеченное доверием восставших казаков, оставляет за собой, до созыва Круга
Спасения Дона, всю полноту гражданской власти и высший контроль по всем
вопросам, связанным с успешностью борьбы против большевиков.
Круг Спасения Дона должен быть созван немедленно же по
освобождении столицы Дона от большевиков».
Приняв общее командование, генерал Попов образовал из
оказавшихся в его распоряжении частей три войсковые группировки: Северную — из своих партизан, во главе с Семилетовым, и из бывшей
«Донской Армии» — Задонскую, во главе с генералом П. Т. Семеновым, и
Южную — из Заплавской группы, во главе с полковником С. В. Денисовым,
до этого занимавшим должность Начальника Штаба Донской Армии; Командующий
Армией генерал К. С. Поляков остался не у дел, что позднее было поставлено
в вину Походному Атаману. Не подогрели симпатий и высказывания Попова,
который, по воспоминаниям современника, разделил все донское офицерство на
следующие категории: «1) героев, ушедших с Походным Атаманом и тем исполнивших
свой долг перед Родиной, 2) преступников, оставшихся 12-го февраля в
Новочеркасске и благодаря этому не исполнивших свой долг перед краем, а следовательно, заслуживших одно только наказание, и 3)
офицеров средних, ушедших 4-го апреля из Новочеркасска» (если такая
классификация действительно имела место, а не была выдумкой мемуариста, то
приходится признать, что впоследствии Походный Атаман значительно смягчил свои
упреки тем, кто «остался 12-го февраля в Новочеркасске», — иные из них могли
даже, как мы знаем, претендовать на награждение Степным Крестом).
Несмотря на численное превосходство
повстанцев, их качественный состав оставлял желать лучшего: участник событий
отмечает, что «Южная Группа из казаков восставших станиц [—] до 6 1/2
тысяч бойцов [—] в 2–2 1/2 раза превосходила по
числености отряд Походного Атамана (Северная Группа), но по боеспособности была
несравненно слабее: после оставления Новочеркасска не было восстановлено “биение
сердца”», — и основную стратегическую задачу — удар по центру формирования шахтерской Красной Гвардии,
Александровску-Грушевскому, Попов возложил на своих испытанных в походе
партизан, которые при относительной пассивности группы Денисова («За
исключением нескольких боевых эпизодов Южная Группа оставалась присутствующей,
а не действующей силой в развитии намеченной операции») выполнили свой долг: «…Главную задачу — овладение Александро-Грушевском (так в
первоисточнике. — А. К.)
— Степному отряду пришлось решать почти собственными силами, что повело к
затяжке операции, повторным атакам и излишним потерям среди партизан».
|
|
|
М. Г. Дроздовский |
Тем не менее в результате
комбинированных действий при участии подошедшего отряда полковника
М. Г. Дроздовского (завершавшего свой легендарный поход с Румынского
фронта на соединение с Добровольческой Армией) удалось отразить красную угрозу
со стороны каменноугольного бассейна и освободить Новочеркасск (23 апреля), где
28 апреля собрался съезд представителей от восставших станиц и войсковых
частей, объявивший себя «Кругом Спасения Дона». Приняв решение восстановить атаманское
правление, Круг 3 мая избрал Войсковым Атаманом генерала
П. Н. Краснова; 4-го Краснов официально принял власть, а 5-го объявил
о сформировании нового правительства («Совета Управляющих отделами
Правительства Всевеликого Войска Донского»), и последняя дата, как мы знаем из
надписи на Степном Кресте, стала датой окончания Степного похода.
Каким же образом можно охарактеризовать его итоги?
Очевидно, в полной мере воодушевить казаков и поднять их на борьбу одним фактом
своего существования Степному отряду не удалось, хотя определенную роль он в
этом качестве, конечно, сыграл. Вообще же природа Гражданской
войны такова, что «народные движения» (восстания, выступления и проч.), как
показывает опыт, не достигают успеха, сколь бы мужественным и боеспособным ни
был их контингент, — если на помощь не приходят регулярные силы, а отряд
Походного Атамана такой силой являлся, несмотря на свой партизанский характер,
и здесь его роль и значение неоспоримы. И еще большее значение
приобретает Степной поход, как и остальные Первые
Походы, если перейти от рассмотрения земных и материальных проблем — на
духовный уровень.
В самом деле, Корнилов и Алексеев надеялись найти на
Кубани базу для борьбы — а встретили ожесточенное сопротивление красных войск;
цель похода — Екатеринодар — была достигнута, но едва не стала могилой всей
Добровольческой Армии, вырвавшейся из тяжелейших боев со значительными
потерями, из которых первой мы назовем гибель Корнилова. Отряд Дроздовского
двигался на соединение с «корниловскими» добровольцами, но мало того, что
подошел к Дону слишком поздно, когда Добровольческая Армия уже покинула его, —
так еще и понес в первом же серьезном бою значительные потери, и результат боя
был воспринят сначала просто как поражение. Степной отряд находился на грани
распыления, и хотя надежды на «казачье пробуждение» частично сбылись, — формы
этого «пробуждения» значительно отличались от тех, которые рисовали себе Попов
и его соратники… Но над всеми этими трудами и лишениями, боями и походами как
будто горит священный девиз —Евангельская заповедь: претерпевый до конца, той спасен будет.
«Господь не оставит нас», — сказал в дни Первого Кубанского похода генерал Алексеев на обращенный к
нему немой вопрос о судьбе Армии. Слова, странные и даже жалкие в устах
полководца-стратега — были великими и необходимыми для Вождя-Христианина в
столь страшные годы, какими для России стала Смута ХХ столетия. И какими бы
спорными или тщетными ни выглядели земные расчеты, на которых строились Первые Походы, — сами Походы навсегда вошли в историю
великим подвигом Духа.
В раздел «Гражданская
война в России»
К началу Исторического раздела
